По утрам молился, слушал проповеди владыки, гулял в сосновом бору, служил обедницу, причащался, смотрел и листал новостные ленты, опять молил к Господу об устроении порядка в мiре, прекрасно понимая, что мир зависит от него и ему подобных, но что-то полезное он может сделать лишь в деле своего спасения, однако и это немало: стяжи дух мирен и рядом иные спасутся...
Думы начали роится в голове после ухода Чайки. Приехав с кладбища он в недоумении оглянулся, - рядом никого, кто был бы дорог.
Есть сестра, родная кровиночка, - любит, переживает, заботится, но тоже в годах, да и живет не рядом... Конец, - подумал он, кругом, выжженное смертью поле, - ушли значимые, близкие, дорогие, - Чайка была последней.
Чужие, незнакомые лица, заполнившее прореженное пространство, были жестки, серы и злы. Как с любовью взглянуть на встречного, если в ответ в глазах неприязнь, или просто в упор его не видят. Наверное от подобного и улыбаться стал мало. Пытался заговаривать с собачниками, но они псин любили более человеков.
Когда, на каком этапе жизненного пути, выражение " всем миром" утратило для нас смысл, да и был ли он? Остались со своим интересом, каждый живет сам по себе, свет Истины померк...
Владыко сказал намедни: "Тьма вокруг нас будет всегда – увы, это данность падшего мира: "мир во зле лежит".
И верно, не было никакого единения, был мираж и в нем были попутчики, с разными целями, порой такими, что подобные общности становились похожими на стаи: "наш паровоз вперед летит, в Коммуне остановка...". Отсюда погосты, погосты, погосты вокруг промятой, заросшей терном колеи.
Гудят ночные думы вокруг Матки, вьют гнездо, а что в него притащат, только Господь ведает. Однако надежда есть, не забрал вслед за Чайкой, сколько-то времени оставил. - С какой целью?
Сегодня ему понятны истоки беды, - Матка и есть момент истины, а Она такова, что только Создатель, только Горний Иерусалим имеют значение для каждого, и выходит, - для всех, - вот оно, объединяющее начало.
Вопрос стало быть решен, и можно собираться в дорогу? - Так, да не так, говаривал его родитель, - не спеши поперед батьки.
Старик ведал: ежели Господь не призвал, - не следует торопиться, вдруг на прогулке на взгляд кто-то ответит улыбкой, и вас уже двое...
Господи, помилуй.